Поездка в Новороссию: два года спустя. Часть 6

Продолжение воспоминаний о службе в ВС ДНР,

Продолжение воспоминаний о службе в ВС ДНР, появившееся на свет, в основном, благодаря положительным отзывам в комментариях к первым пяти частям.

"Единица" выезжает на позицию. За рычагами ‒ Кащей (мехвод от Бога), слева по борту ‒ душка Балу (из выпуска новостей 1-го канала от 02.09.2014) 

Часть пятая здесь.

Расположение 

Подъехали к большому высокому ангару, выгрузились, зашли внутрь. Судя по всему, ангар предназначался для крупногабаритных грузовиков ‒ вроде тех самосвалов, на которых мы ехали на полигон, однако сейчас он был пуст, только у дальней стены стоял длинный стол, за которым сидели люди и "культурно отдыхали". Вряд ли они ждали нас (о времени убытия на боевые или прибытия с них никто никого не предупреждал), просто мы оказались в нужное время в нужном месте. Там был экипаж сошедшей с дистанции "тройки" (в памяти остался позывной только командира орудия Дяди Фёдора ‒ уменьшенной копии Фёдора Бондарчука) и кто-то ещё из артдивизиона. На столе было чего поесть и выпить (не в наглую, а в бутылках из-под газировки ‒ по-моему разбавленный спирт, "шило"). Отказываться не стал ‒ ради знакомства и чтобы снять стресс после пятидневного психологического напряжения на позиции. Приняли меня очень тепло, отчасти, наверное, потому, что приехал из России, там это было редкостью: примерно из двух сотен бойцов я знал двоих ‒ из Тосно и Ростовской области.

Посиделки длились недолго – время было позднее, и надо было устраиваться на ночлег. Меня повели в "башню" – недостроенное административное здание, на третий этаж (на первом располагалась столовая и медпункт, на втором жили женщины). Действие происходило на территории выработанной шахты между Донецком и Макеевкой, но детали пейзажа я смог разглядеть только утром. Меня привели в большое тёмное помещение, ещё неотделанное, на полу лежал строительный мусор пополам с пылью, вдоль стен стояли импровизированные кровати – медицинские носилки (!) с матрасами и подушками без постельного белья. На лестнице местами не было перил, после отбоя свет не включали вообще, поэтому, чтобы благополучно выйти на улицу, скажем, по нужде, надо было хорошенько запомнить детали планировки и интерьера. В целом, "башня" стала, наверное, худшим местом, где мне пришлось квартировать за всю свою жизнь.

Впрочем, жильё не было для меня тогда большой проблемой. Я был почти уверен (мы были уверены), что, отдохнув недельку, пойдём в наступление с целью выбить укров из Донбасса. Наступление шло чуть ли не по всем фронтам, наши готовились брать Мариуполь, и мы не собирались оставаться в стороне. На дворе было 5 сентября, и вплоть до 7-го, когда было заключено перемирие, все находились в приподнятом и волнительном настроении. После 7-го, когда над боевой службой стал потихоньку доминировать казарменный быт, отношение к жилищным и прочим условиям стали меняться в сторону большей требовательности. Перемирие 7 сентября сохранило множество жизней, наверное, спасло Россию (и как следствие – Донбасс) от экономического удушения Западом ("поворот на Восток" тогда только планировался),но оказало крайне негативное влияние на боевой дух ополчения.

На "зелёнке" была сосредоточена практически вся артиллерия и бронетехника бригады. В одном из двух больших ангаров я видел одну-две "Ноны" ("тройку" – точно), второй (пустой) позднее заняли "Грады". "Ноны" по большей части стояли в обычных гаражах (там был действующий гаражный кооператив) и в здании авторемонтной мастерской. В боксе, где находилась моя "четвёрка", было полно всякого добра, оставленного его хозяином, который ни разу не объявился. Ключи от бокса, кроме меня, были ещё у нескольких человек, и имущество (стройматериалы, инструменты, бытовая техника и пр.) потихоньку уходила на сторону – для нужд ополчения, по местной терминологии – "отжималась". Я был категорически против подобного обращения с частной собственностью, но ничего поделать не мог. Другая часть техники (2С1, 2А65 с тягачами, танки и БМП) стояла непосредственно в "зелёнке", на свежем воздухе. При технике (в палатках) находился и личный состав, пока батареи артдивизиона не перевели в более комфортные условия. Бронегруппа (на БМП) и танкисты оставались в полевых лагерях, а потом и вовсе выдвинулись в неизвестном направлении. 

С ремонтом и техобслуживанием техники дела обстояли скверно. По мелочи этим занимались механики-водители и мастер на все руки Юра (гражданский), в частности, он починил мне сиденье командира, которое было погнуто настолько замысловато, что на нём нельзя было сидеть. С более серьёзными поломками надо было ехать (своим ходом или на буксире) на "четвёрку", где располагалось небольшое ремонтное предприятие. К сожалению, наличие производственных мощностей и персонала решало только половину проблемы. Вторая, куда менее разрешимая, заключалась в отсутствии запчастей, ждать которых приходилось неделями и месяцами. В нашей 1-й самоходной артиллерийской батарее (1 саб) из четырёх машин на ходу были две (№1 и №4), причём машину №2 я вообще ни разу не видел в движении.

Проблемы были и с возимым ЗИПом. Приспособления для снятия со снарядов защитных колпачков не было с самого начала, но были большие плоскогубцы, которыми можно было это сделать. Приспособление для установки взрывателей (небольшой ключ в виде буквы "г") имелось в наличии и висело на верёвке рядом с местом заряжающего. Когда плоскогубцы и ключ таинственным образом исчезли (в то время у меня как раз "гостил" прикомандированный мехвод), и об этом было доложено командиру батареи, поступило указание: ввиду невозможности заказать новый ЗИП, колпачки не снимать, взрыватели не переустанавливать, стрелять как есть (осколочным), независимо от типа цели!

С "ремонтом" личного состава было несколько лучше. В дивизионе имелся фельдшер (как я понимаю его должность) – хорошо знакомый мне по учебке и полигону Доктор. Моложе меня, но тоже в возрасте, немного странный, часто – вспыльчивый и раздражительный, бывший прапорщик Советской Армии, он какое-то время служил в батарее у Свата корректировщиком, был в деле (чуть не погиб от снаряда, выпущенного танком), после чего нашёл себе тёпленькое местечко. Лечить людей он не умел (разве что – оказать первую помощь), но распоряжался лекарствами, поступавшими в батарею, что автоматически делало из него "нужного человека". Таблетки можно было получить и в медпункте на первом этаже башни, а также измерить давление и сделать перевязку. В случае чего-то серьёзного (например, перелома руки, который случился уМадьяра, упавшего с брони на занятиях по боевой подготовке), надо было ехать на "четвёрку" к главврачу бригады и выписывать направление в одну из больниц (поликлиник) Донецка. Хорошо ли, плохо ли, но подлечиться было возможно. 

Столовая была вполне функциональна – в том смысле, что голодным я себя никогда не чувствовал (на всякий случай у меня был небольшой запас хлеба из той же столовой и вода во фляге). Оборотной стороной медали было унылое однообразие блюд: вчера, сегодня, завтра, утром, днём и вечером – каша, каша и каша. Гречневая, пшённая, пшеничная, ячневая, рисовая, овсяная – подобный рацион можно было выдержать пару недель, дальше начиналась пытка. Если бы мы ездили на боевые неделю через неделю, это воспринималось бы легко, но по мере оседания в казарме (после перемирия) начинало сильно угнетать. Правда, в обед всегда было первое, время от времени давали макароны и салат из овощей, маргарин и майонез. Поначалу в столовой был чайник, чай и сахар. Когда перестали выкладывать чай, стал пить кипяток с сахаром; когда сломался чайник, перешёл на подслащённую холодную воду. Очень хотелось картошки с тушёнкой или макарон по-флотски, но подобные "деликатесы" повара готовили только для себя, что вызывало глухой ропот, а один раз даже жалобу начальству (разумеется, тщетную).

И на "четвёрке", и на "зелёнке" были "роботы" – так называли пленных укров и проштрафившихся своих, которые под конвоем выполняли те или иные хозяйственные работы (как правило, тяжёлые и грязные). Одеты они были по гражданке, неряшливо и резко выделялись среди одетых по форме ополченцев. На "зелёнке" кто-то додумался водить их в столовую в одно время с личным составом дивизиона и сажать не за отдельныым столом, а вместе со всеми – не знаю, как остальных, но меня это сильно коробило и оскорбляло в лучших чувствах. Ещё одно неприятное воспоминание от столовой – мытьё посуды после принятия пищи (холодной водой из-под крана, к которому выстраивалась очередь, вечером >&ndash в темноте). Судомойки штатом предусмотрены не были.


"Квартирный вопрос"

Забота о личном составе, конечно, имела место, но какая-то неброская и ненавязчивая. При мне первые небоевые (нелетальные) потери, и потери серьёзные, артдивизион понёс из-за "квартирного вопроса". Как уже говорилось, служба в ополчении была сугубо добровольной – никакой мобилизации, никакой присяги, при желании можно было уволиться и покинуть расположение в течение часа (на боевых, разумеется, такой номер не прошёл бы, но, как известно, под благовидным предлогом уезжали и оттуда). Было два альтернативных варианта: 1) объявить мобилизацию – тогда ряды ополчения сильно поредели бы (мне говорили о этом люди, близко знакомые с ситуацией); 2) заключить контракт (хотя бы на год) с каждым бойцом – в этом случае, даже если брать по минимуму (скажем, 3000 гривен в месяц, хотя, отвечая на вопрос о пожеланиях, мне называли цифру 5000), у ополчения просто не сверстался бы бюджет. Поэтому всё было так, как было.

"Квартирный кризис" разразился вскоре после возвращения с моего первого выезда. Когда мы вернулись, у меня сменился заряжающий. Оказалось, что с гауптвахты (из подвала) выпустили Манго, место которого уже занял Ефан. Манго очень просился обратно в экипаж, за него хлопотал Индеец, и я обратился к комбату (Юниору) с предложением удовлетворить его просьбу под его гарантии и мою ответственность. Просьба была удовлетворена, Манго (на мою радость – большой любитель тяжёлого рока) пообещал вести себя прилично (не пить и не орать на командира батареи), и мы с ним и с Индейцем пробанили ствол и почистили боёк. Тем же вечером поступила команда освободить маленькое помещение в большом ангаре (где было застолье), в котором парни, потратив время, вложив душу и свои деньги, организовали довольно уютное пространство для проживания и отдыха после боевых. Команда, обоснованная тем, что в ангаре будут базироваться "грады", вызвала бунт (это было уже третье их переселение), выразившийся в коллективном рапорте об увольнении. "Бунтовщики", конечно, погорячились (злую шутку сыграла "казацкая вольница", которая запросто могла обернуться трибуналом за саботаж), но и командование повело себя неадекватно.

Перед самым бунтом с должности сняли Юниора, назначив командиром орудия (якобы из-за многочисленных жалоб подчинённых, в первую очередь – трусоватого Вары, без команды покинувшего машину на позиции и рванувшего в убежище, а теперь пытавшегося уйти от ответственности). Командиром батареи назначили Балу, что было далеко не лучшим выбором. По моему мнению, Юниор был на своём месте (жалею, что не подал за него голос – считал, что мне пока рано высовываться), Балу же, с одной стороны, был в известной степени разгильдяем (пофигистом), с другой – вступив в должность, стал "полагать о себе" и дистанцироваться от тех, с кем недавно пил водку на боевых (командиром орудия он, определённо, нравился мне больше). Подойдя к новому комбату, я выразил надежду, что он найдёт способ уладить дело миром и не допустит увольнения, по сути, половины батареи. 

Однако, не нашёл и допустил. Решение принимал, конечно, не Балу, а Киря, который соблаговолил лично выслушать недовольных. Я присутствовал при том разговоре и слышал, как он говорил про "грады" (не слишком убедительно, хотя это было действительно мощнейшее оружие бригады, которое следовало беречь как зеницу ока, и присутствие посторонних в одном помещении с ним было недопустимо), про то, что парни поступают нехорошо и, что, если бы подобное случилось на позиции, он лично прострелил бы зачинщику ногу. Однако, не было сказано главного: "Мужики! Извините, но по-другому нельзя – это единственное помещение в расположении, подходящее для базирования "градов". Мы постараемся в самое ближайшее время найти для вас новый кубрик и поможем обустроить его. Не надо пороть горячку. Вы очень нужны дивизиону, бригаде, ополчению ДНР". Как-то так. Вместо этого прозвучала фраза, которую я слышал потом не раз: "Мы никого не держим. Незаменимых нет". То, что говорившие так были не правы, подтверждает тот факт, что после этого и следующего исхода людей из 1-й батареи, она так и оставалась недоукомплектованной (ограниченно боеготовой) до самого моего отъезда.

Второй исход произошёл после очередного боевого выезда, перед которым нам, как ни странно, улучшили жилищные условия – перевели из "башни" в здание шахтоуправления и предложили занимать любые комнаты на втором этаже, какие понравятся (впечатление было такое, что мы переехали из барака по крайней мере в трёхзвёздочный отель). По возвращении с боевых всё произошедшее с уволившимися "бунтовщиками" повторилось один в один – нас стали гонять из обжитых уже комнат как котят под разными организационно целесообразными предлогами (1-я батарея – по правую сторону актового зала, 2-я – по левую). На сей раз, получив предложение (приказ) освободить уже обустроенные комнаты, взбунтовались Штык, Кащей, Гром и мой новый молоденький заряжающий (друг Грома) с несерьёзным позывным "Мультик". После скандала, устроенного перед строем Грузином (нашим замполитом), они уволились из бригады, в результате чего "единица" лишилась наводчика и мехвода (отличного мехвода), а в экипаже "четвёрки" (с учётом откомандированных) не осталось никого, кроме Вашего покорного слуги. Подобная квартирная свистопляска продолжалась впоследствии снова и снова – лично я за короткое время (за два месяца) переезжал не по своей воле четыре (!) раза. 


Второй выезд 

Второй мой выезд, состоявшийся уже после перемирия, где-то в середине сентября, был совсем другим – отличным от первого и по остроте ощущений, и по интенсивности стрельбы – как нашей, так и противника. Можно сказать, что он был профилактическим – на всякий случай, если вдруг укры, как это уже бывало, возобновят боевые действия в полном объёме. В этот раз о выезде сообщили заранее, и хотя, насколько помнится, его перенесли на сутки, я проснулся по будильнику в пять утра, не спеша оделся (вещи были уже собраны) и некоторое время ждал команды от Балу. Накануне укомплектовали экипаж. Поскольку Грома отдали Юниору (с ним на отремонтированной машине №3 были новые мехвод Була и заряжающий Макей), мне прикомандировали двух бойцов из второй батареи (командир Ниссан) – наводчика Малину и мехвода Бакинца (те ещё два подарочка), заряжающим поехал Мультик. Третьей САУ нашей батареи пошла "единица", командиром которой вместо Балу стал Мадьяр, командывавший 2С1 ещё в социалистической Венгрии, но здесь почему-то предпочитавший ходить в заряжающих (с ним поехали Штык, Кащей и чёртов Вара – подлечившийся и успокоившийся). Четвёртой была машина 2-й батареи.

Ехали, когда уже светало, особенно не таясь, прибыли на ту же самую позицию (есть подозрение, что командованию просто не хотелось напрягаться и менять топопривязку), установили машины в основном направлении стрельбы. Допустил оплошность – поставил орудие слишком близко к кусту, из-за чего при довороте влево снаряд мог задеть ветки. Хоть мы и стреляли, не снимая защитных колпачков, рисковать не стоило, и я попросил Бакинца, который уже опустил машину на днище, снова поднять её и отъехать немного в сторону. Конфликтовать с этим жителем Ясиноватой родом из Баку мы начали ещё на выезде, когда он наехал на меня из-за неработающих габаритов, хотя проверить их должен был он (габариты включились, когда я предложил ему просто пощёлкать тумблером). По прибытии на позицию, он долго не мог опустить машину (видно , было мало опыта) и, когда ему было предложено повторить процедуру, без какого-либо уважения к моей командирской должности разразился бранью (во 2-й батарее собачится друг с другом, как оказалось, было в порядке вещей, а тут ещё вспыльчивый кавказский характер). Тем не менее, приказание он выполнил, мы не спеша навелись в буссоль , построили параллельный веер, отметились по точкам наводки и пошли становиться лагерем.

Лагерь в этот раз выглядел гораздо живописнее. Помимо моей палатки, там стояла палатка Малины, шатёр (!) Бакинца, тент 2-й батареи и открытое с одной стороны сооружение без названия, которое возвели Юниор, Була и Макей. Эта же троица изготовила печку с трубой из трёх тубусов от зарядов, готовить на которой было гораздо удобнее, нежели на костре (тубусы были вторыми после снарядных ящиков по применяемости в мирных целях – я видел у одного бойца рюкзак из двух тубусов, в котором он носил воду). Печка Юниора (он был главным конструктором) стала основой полевой кухни и, как водится, центром притяжения личного состава 1-й батареи. Всем было разрешено столоваться при условии посильной помощи в приготовлении пищи (лично я чистил картошку, нарезал овощи и мыл посуду). Как и в прошлый раз, было очень вкусно (несоизмеримо со столовой). Почему-то особо запомнилось рагу, которое виртуозно готовил Мадьяр. 

С боевой работой было гораздо хуже, если не сказать, что её почти не было совсем. Стреляло одно первое орудие (по площади, как было описано выше), остальные отдыхали. Отдыхать в Донбассе мне было обидно, и я каждый раз выходил на позицию с расчётом первой машины, чтобы хоть так поучаствовать в стрельбе. Считал параллельно с Мадьяром угломеры, гарцевал на стреляющей "Ноне", помогал грузиться дополнительным боезапасом. Когда мы с Малиной наводились в буссоль, он был явно не уверен в себе (давние армейские навыки хорошо забылись), и при случае я доложил Балу о неопытности наводчика и предложил на всякий случай (от греха) навестись ещё раз. Предложение было принято, мы проделали всю процедуру заново и действительно обнаружили значительную погрешность в наводке. Малина облегчённо вздохнул, я тоже. 

Особенностью этого выезда было то, что нас не обеспечили боевым охранением, и его функции пришлось выполнять нам самим, поочерёдно заступая в караул на трёх постах, устроенных на подъездных просёлочных дорогах. Дежурили по двое круглосуточно, днём иногда по одному. Уже тогда выяснилось, что никто толком не понимает в караульной службе, а те, кто когда-то этим занимался, только критиковали (общими словами), но не предлагали ничего конкретного как устроить всё грамотно. Особенно отчётливо дилетантизм в данной области военного дела проявился на базе, когда в отсутствие боевой работы артиллеристов стали широко использовать в качестве караульных (тема отдельного разговора). Наверное, самым острым моментом этого выезда стало объявление о том, что ближайшей ночью укры могут предпринять попытку прорыва на нашем участке фронта. Нам было предписано приготовиться держать оборону с использованием стрелкового оружия и сооружённых нами укрытий (любопытно, что про возможность "Нон" стрелять прямой наводкой никто даже не вспомнил). Однако, ещё засветло мы получили приказ оставить позицию и вернуться на базу. 


Играющий тренер 

Как уже было сказано, после исхода из 1-й батареи большого количества личного состава, и откомандирования обратно во 2-ю батарею Бакинца и Малины, экипаж "четвёрки" какое-то время состоял из меня одного. Ко всему прочему, вороватый Бакинец, которому я по наивности время от времени давал ключ от бокса, оставил мою "Нону" без половины ЗИПа – пустил козла в огород (вернуть назад хоть что-нибудь так и не удалось). Моё одиночество длилось до тех пор, пока не пришло пополнение – около 20 парней из Адеевки. Под командой некоего Душмана они обороняли населённый пункт сколько могли, потом по приказу командования оставили его, что было большой ошибкой – на северо-северо-западе укры вплотную приблизились к Донецку. Со временем подразделение Душмана стало всё более и более напоминать организованную преступную группировку, действовавшую в его корыстных интересах, и бойцы, каким-то образом связавшись с Балу, побросали оружие и почти в полном составе перешли в нашу бригаду (не знаю, как сейчас, но тогда ополчение состояло из вполне самостоятельных батальонов и бригад, и, насколько я понимаю, командующий ВС ДНР играл координирующую, но не руководящую роль). 

В ожидании пополнения старался времени даром не терять. Сложив воедино, навыки, полученные на позиции, с прочитанным ранее, и, проконсультировавшись по ряду вопросов у бывалых людей, я в полной мере освоил специальность наводчика (за исключением работы с прицелом прямой наводки, по которому не нашлось ни руководств, ни специалистов, умевших пользоваться им). Для тренировок у меня было свободное время и все возможности – я открывал настежь ворота бокса (машина стояла, разумеется, передом к ним – готовая к выезду) и наводил (доворачивал) орудие, отметившись по основной точке наводки в виде краёв ворот гаражей и деревьев напротив, метрах в 15 от панорамы. Установку прицела высота гаража позволяла производить практически во всём диапазоне углов – ствол упирался в потолок, не доходя совсем немного до максимального угла вертикального наведения (80 град.). Помимо наводки, усовершенствовал навыки крепления снарядов в боеукладке, точнее полностью закрепил их заново – так, чтобы можно было сначала присоединить заряд, а потом уже снять со снаряда ремни (мои предыдущие представления об этой процедуре оказались неправильными). 

К тому времени, когда подтянулись авдеевцы, я чувствовал себя в машине, почти как рыба в воде, и это оказалось очень кстати, т. к. командование явно не торопилось приобщать "новобранцев" к таинствам артиллерийского дела. Первое ознакомление с матчастью организовали довольно скоро, начав его с обескураживающих для меня вопросов: "Кто хочет быть механиком-водителем? Кто хочет быть наводчиком? Кто хочет быть командиром орудия?" (командиром орудия!) – по-хорошему тут надо было сначала провести собеседование, чтобы выяснить навыки, образовательный уровень и умственные способности кандидатов, но решили вот так, по рабоче-крестьянски. Ознакомление длилось всего часа три, в течение которых будущие мехводы успели проехать по нескольку кругов по "зелёнке" (той, которая была рядом с расположением и использовалась, в частности как полигон), а наводчики – выслушать краткую лекцию крутого специалиста (который ходил, неизменно задрав нос кверху), из которой, как я потом убедился, мало что поняли. Заряжающих я потерял из виду, а изъявившие желание командовать орудиями покинули полигон без какого-либо понятия о своих должностных обязанностях. 

Очередное занятие должно было состояться на следующий день, но дни шли, а команды на выезд всё не было и не было. Казарменный быт скучен и убог (казарма вообще нужна только для непродолжительного отдыха, а не для сидения там сутками напролёт). Кроме того, хорошо известно то, что солдату вредно сидеть без дела. Наконец, мне нужны были наводчик и заряжающий. По совокупности причин я пошёл к авдеевцам и предложил в порядке личной инициативы провести с ними на своей машине инструктаж по специальностям "наводчик" и "заряжающий". Четыре наводчика откликнулись тут же (с пятым – Буданом, которого "приглядел" для себя, я занимался отдельно по расширенной программе). После краткой лекции по теории стрельбы с закрытой позиции я стал по очереди запускать "курсантов" в машину – сам становился за сиденьем наводчика (места впритык, но позволяло) и показывал поэтапно все действия: как разблокировать башню и ствол, как горизонтировать панораму, как отметиться по основной точке наводки, как установить прицел и навести орудие в вертикальной плоскости, как установить угломер и довернуть башню, как нажать на спуск. Приятно было видеть, как после моего мастер-класса у мальчишек блестели (горели) глаза. 

У Будана сначала были проблемы со шкалой точного отсчёта угломера – он безбожно перевирал значения, которые я ему командовал, и у меня уже начало закрадываться подозрение, что я ошибся в своём выборе (бывают люди, совершенно неприспособленные к тому или иному роду деятельности). Чтобы научить подопечного правильно читать шкалу, я нарисовал её на бумаге в увеличенном масштабе и натаскивал его вне машины, когда он, к примеру, стоял в карауле. Фокус удался, и довольно скоро, работая с железной шкалой, он перестал ошибаться вовсе, и я мог бы считать, что у меня есть наводчик, если бы всё это не было моей самодеятельностью – с распределением личного состава по экипажам не торопились, несмотря на то, что по этому поводу я периодически дёргал Балу за рукав. Наконец, во время очередного выезда в "зелёнку" (насколько помнится, третьего и последнего) распределение состоялось. Я потребовал Будана и Метиса (однажды выезжал со мной на боевые стажёром), и мне их дали, мехводом назначили Лысого. Мы проехались по полигону, и я остался доволен – Лысый вёлмашину легко, лихо маневрировал и даже проехал задним ходом между двумя близко стоящими деревьями. Я испытывал "чувство глубокого внутреннего удовлетворения" – у меня снова был экипаж.

Источник