Андрей Макаревич: "Моя травля – не заказ верхов, а политика среднего звена"

Андрей Макаревич дал большое интервью креативному редактору "Собеседника" поэту и писателю Дмитрию Быкову – о том, что происходит на Украине, о новой волне травли и ее параллелях с тем, что творилось вокруг "Машины времени" в восьмидесятые, и бесценном опыте шкуры "врага народа". 

"Не думаю, что моя травля – заказ верхов"

– Где ты перешел границу?
– Что значит "перешел"? Я что, ночью, по-партизански пересекал ее? Мы въехали на Украину совершенно официально, на таможне под Белгородом. С обеих сторон – сплошные улыбки и просьбы сфотографиров

аться. Потом тридцать километров до Харькова, потом девяносто до Славянска и еще примерно тридцать до Святогорска. Так что в Славянске я был, хоть и очень недолго. Прошелся по центру, увидел, что его почти восстановили. Вот окраины – да, сильно разрушены. Никаких расправ там не происходит, ополченцы зря пугают всех, что украинцы зверствуют на отвоеванных территориях. Да никто и не верит, собственно. Скажу тебе честно: все это зарастет так, что не будет видно шва. И между украинцами, и между Украиной и Россией. У меня сейчас, кстати, работает парень из тех мест, он мне показывает фотографию: неразорвавшаяся ракета торчит около хаты. "Это украинская армия вас обстреливает?" – "Да нет, украинская армия у нас в селе стоит. Это от ополченцев прилетело, только вот откуда у них "Град"?" Но зла он, мне кажется, не держит. То есть это не такое зло, какое бывает при настоящей войне.
– А как, по-твоему, наши, которые там воюют, – они герои?
– Че Гевары эти? Нет, не герои. Люди с российскими паспортами приехали в чужую страну, подожгли ее, потом исчезают куда-то... Пусть даже там воюет ничтожный процент – пятнадцать тысяч из боеспособных четырехсот, – но они это начали. А я, если честно, сепаратизма не люблю – ни украинского, ни российского, ни татарского. Согласно карте 1918 года, Ростов и Краснодар – украинские города; если бы какой-нибудь реконструктор с украинским паспортом сегодня в Ростове или Краснодаре заговорил о том, что это исконно малороссийские территории, – он договорить бы успел?

– Думаю, не успел бы.
– И это, по-моему, правильно. Никогда еще дробление никого не сделало сильней – и вообще, знаешь, когда есть большая территория, то даже по физическим законам давление на ней перераспределяется и каждому в отдельности достается меньше. Чем больше страна, тем больше в ней воздуха. А раз мы против сепаратизма у себя – давайте и к другим его не экспортировать.

– Ты не сталкивался на Украине с ненавистью ко всему русскому?
– Во всяком случае, мне о ней никто не говорил, и уж подавно я не чувствовал ее на себе. Те же просьбы сфотографироваться, те же дети подбегают за автографом.

– У тебя есть догадки: почему именно ты? Смотри, ведь и в восьмидесятом под ударом оказалась именно "Машина"...
– В семидесятые, в восьмидесятые – все понятно: мы просто было популярней всех. Торчали над поверхностью. А уж потом... голубь гадит в одну точку, это его ноу-хау.

– Тем не менее, понимаешь, у меня такое чувство, что ты и в школе, и в молодости не знал травли. Такой был общий любимец. Как оно теперь чувствуется?
– Бесценный опыт, бесценный. Когда тебе тридцать лет подряд поют в уши, что ты наше всё, а потом ты сразу враг народа и певец для карателей – только за то, что тебе не понравилась аннексия и ты сказал об этом вслух, – это несколько отрезвляет. Как у Бродского, помнишь?

– Да, "Развивая Платона". "Это твой шанс увидать изнутри то, на что ты так долго глядел снаружи".
– Совершенно верно. "Запоминай же подробности". Что касается опыта травли – ну почему же, он бывал, хоть и не в таком масштабе, конечно. Когда мы в семьдесят девятом пришли в Росконцерт – всё, предатели идеалов рок-н-ролла. Когда я стал вести "Смак" – то же самое, Макароныч, нас на пищу променял... Ничего не поделаешь, люди любят искать предателей, это их сплачивает. В предатели попадаешь даже за то, что меняешься и начинаешь петь не то, что вчера. Для тех, кто не движется с места, любое движение – предательство. Ну и нормально.

– Чем ты объясняешь такую безумную ненависть к Украине в российских верхах? Ну чего такого – этот Майдан? Ведь последствия его были бы для России ничтожны...
– Ничего себе ничтожны! Люди скинули власть – ты понимаешь, какой это прецедент? Я не говорю о том, что они начали делать после: тут глупостей хватало. Но, как говорится, сам процесс...

– А чем объясняется шум вокруг гуманитарной колонны? Почему столько двусмысленностей, такое недоверие?
– А с колонной, кажется, дело столь же темное, как и с "Боингом". Почему там столько пустого места, в этих грузовиках? Да и вообще – после того, как в Донецк и Луганск из России приехало столько подозрительных людей и грузов, вполне естественно распространять подозрения даже на сахар. Даже если не имеется в виду ничего, кроме гуманитарной помощи.

– У тебя не начались пока неприятности с отменами концертов, запретами выступлений и все такое?
– Это будет видно осенью. В начале сентября, кстати, будет концерт в пользу тех же самых беженцев в Москве. Вот и посмотрим, отменят ли. Потом – большая поездка по Сибири. Вообще много всего запланировано, включая выступления в Германии и Франции...

– Ну, это-то вряд ли отменят.
– Разве только не выпустят отсюда.

– Сейчас широко обсуждается твой ответ Лимонову...
– Пусть обсуждается. Некоторые люди пишут, что не стоило опускаться. Я же, напротив, считаю, что не стоило утираться. Я как-то к этому не привык. Он большую часть своей нагло-лживой статейки – все с теми же штампами про карателей – посвятил моей андропаузе. Я просто предлагаю ему убедиться, что никакой андропаузы нет. Ну в самом деле, охамел человек.

– Он уже сказал, что до полемики опускаться не будет, потому что воспарил. Воспарил, видимо, до Габрелянова. Но почему прочие деятели культуры молчат и ничего не скажут в твою защиту?
– Почему, они говорят – Юра Шевчук, Лия Ахеджакова, многие другие. Но ведь печатают не тех, кто говорит в защиту. Они обзванивают некоторое количество людей, а публикуют тех, чье мнение совпадает с... Вот не знаю, называть ли это политикой партии. С одной стороны, на предложение лишить меня наград неожиданно резко отреагировал Мединский. С другой – я не думаю вообще, что все это – заказ верхов. Это политика среднего звена, старающегося услужить и забегающего впереди дрезины.

"Телевизор сегодня смотрят, как фрик-шоу"

– А дальше что? Эта риторика войны – она будет еще нарастать?
– Не думаю. Осенью она схлынет. Я не стал бы все-таки утверждать, что она проникает в народ так уж глубоко. Поверь мне, это на поверхности – как ржавчина. Большинство сохраняют...

– ...пофигистический нейтралитет.
– Ничего подобного. Большинство сохраняют здравый смысл, как оно всегда и бывает в России. Даже советская пропаганда не затрагивала глубин – всем было все понятно. А уж сейчас... телевизор вообще смотрят, как фрик-шоу. По крайней мере большинство. И ко мне каждый день подходят на улицах все больше людей – держитесь, мы с вами и все такое.

– Они говорят это тихо.
– Но часто.

– Ты не ожидаешь больших социальных катаклизмов? Из-за цен и все такое?
– Не дай бог. И вообще, я исповедую практическую магию: то, о чем много говорят, случается. Если сейчас начать много говорить о катаклизмах, они будут, а после них всегда хуже. Всегда, это проверено. Давайте все предсказывать погромы – и накликаем погромы.

– Ты написал новые вещи с учетом этого... нового опыта?
– А вот это – нет. То есть им на короткое время удалось добиться, что я не писал нового. Это потому, что, когда пишешь, надо не то чтобы хорошо к себе относиться... хотя и это тоже... но не тратить нервную энергию на сопротивление всякой мерзости. Когда пишешь, эта энергия нужна тебе вся.

– Напоследок еще один не очень приличный вопрос. Ты хоть раз надевал эти награды? Государственные?
– Все сразу? Да. Ярмольник решил правильно, по-советски отметить Первомай. С салатом "Оливье", с просмотром телевизора. И каждый должен был стилистически соответствовать. Я подумал: а чем я буду соответствовать-то? И решил: надену все награды. У меня есть медаль "Защитнику свободной России" – за 1991 год. Есть церковный орден. Есть орден Почета – Ельцин тогда всю "Машину" наградил. Есть "За заслуги перед Отечеством". Несколько юбилейных медалек. Значок народного артиста. В общем, когда я все это нацепил, получилось довольно внушительно. Но только за столом у Ярмольника – другого случая не представилось.

Быков Дмитрий, "Собеседник"